HALF-LIFE

Объявление

29.12
text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text text

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HALF-LIFE » i can't drown my demons » but those of her beauty were far from lies


but those of her beauty were far from lies

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

[indent]Афродита убеждается: война — неизбежное зло. Она тянет костлявые, покрытые струпьями руки к горлу и пахнет кровью и смертью, просачивается вверх по гортани и на вкус она еще хуже — поэтому Афродита предпочитает любовь. И войну Афродита принимает только в том случае, если она совершается во имя любви. Она говорит Парису: это стоит того.
[indent]Все они кажутся сильными и могущественными. Её собственные братья и сестры лишены зримых недостатков, пылающие мощью, они убеждают себя, что лишены нужд и пороков, свойственным сынам человеческим. Человеческие сыны подобострастно принимают и перенимают их образ, они (убеждают себя) отринут все слабости и искоренят недостатки. Афродита видит их всех бездомными псами, скитающимися по земле в надежде, что кто-то найдет их и полюбит, что кто-то сможет сорвать сросшуюся с кожей маску равнодушия и возжелает их — отныне и навек.

Тогда Гера предлагает Парису господство;
[indent][indent](власть его не прельщает)
Афина предлагает Парису победы во всех войнах;
[indent][indent](парис не желает войн)
Афродита предлагает Парису любовь — и выигрывает.
Она говорит: что бы ни случилось, это стоит того.

[indent]Троя пала, и Рим падет: Афродита беспокойно вышагивает из стороны в сторону по каменным плитам. Находиться на одном месте — невыносимо, невозможно; стены и потолок давят тяжелыми мраморными сводами, перемалывают кости хрупкого человеческого тела в прах. Надрывный голос жреца на улице доносится до неё урывками: воздастся нам за грехи наши, ведь мы отринули наших богов, и они отвернулись от нас! Неровный смех душит в груди, желание выйти наружу и закричать на него протяжным стоном издыхает в то же мгновение. Она чувствует полное бессилие, вцепившееся в ее глотку, с мелкой дрожью захватывающее каждую клетку.
[indent]Иначе она бы сказала, что боги не оставили их. Она бы сказала, что боги теперь ничуть не менее жалкие, чем сами люди. Афродита бы сказала, что никакие ритуалы — даже обрати они в пепел тысячи своих дочерей, жен и рабов — их не спасут, ибо troiae delenda est, carthago delenda est, roma delenda est.

[indent]Очередное (зачем?) собрание: совокупность неровностей, высеченные в застывшей холодности бессмысленность, усталость, отрешенность, ярость; слышать в очередной (зачем?) раз о том, что им надо попробовать еще, что не все еще потеряно — нестерпимо.
Потому что столько лет они с осторожностью присматривались, с интересом наблюдали, неторопливо перекраивали бытие под свой лад.
Потому что столько лет они незримо были, бесследно исчезали, с жадностью цербера убивали за провинности, жадно внимали, жадно принимали.
Потому что спустя только лет у них ничего не осталось, совсем ничего не сохранилось, и они (никто не произнесет это вслух) чувствовали, как каждое мгновение они теряют еще больше. Мысль о конечности её бытия судорогой проходит по коже, злобно выстукивает глухой ритм в висках.
[indent]Перестаньте сопротивляться, отриньте борьбу, примите как должное.
— Тогда мы встретимся в следующий раз.
Потому что Афродита понимает: следующего раза не будет.

[indent]Маковые поля пахнут олимпийским прошлым: здесь она находит только вересковые заросли. Они царапают кожу, оставляют неприятное послевкусие на уголках рта и совершенно не такие красивые, какими были цветы у ее дома. Мир смертных — бледная копия, но и ее Афродита пытается избавить от несовершенств. Неискренние улыбки на мягкой податливой коже она срывает по миллиметру, высокомерное лицемерие бережно прячет в глубины сознания и тратит последние силы на то, чтобы дать смертным счастье, любовь и возможность быть самими собой. Смертные этого не ценят. От ее дара они (с возмущением) отказываются, облачаются в черные одеяния и вещают друг другу о любви к всевышнему, чистоте души и целомудрии.
[indent]Последние силы Афродита тратит на то, чтобы отомстить.
[indent]Если даже не получается сотворить это место красивым, она все равно не намерена смотреть на то, как оно гниет в своем уродстве.

[indent]По европейским городам она путешествует с большим перерывом, но всегда — с шиком. Однажды Афина сказала, что им надо скрываться, что не следует давать людям поводы для сплетен. Афина сказала, что это может быть опасно и что надо быть осторожными.
Афродита о таких мелочах предпочитает не задумываться.

[indent]Утром Афродита механически декларирует Пасифее: наверное, надо что-то сделать. Флоренция нравится ей практически всем: разносящимся по узким улицам терпким лавандовым запахом, пьяными перешептываниями, брошенными украдкой взглядами. А лучше бы — хаотичными огнями, пляшущими на бледном от свинца теле; лучше бы — громкими стонами, стекающими из-под влажных губ. За несколько столетий Афродита учится отмерять необходимую ей долю, искусно отсекать все лишнее (мы же не хотим неприятностей?). Богемная жизнь людских вершителей судеб надоедает ей непростительно быстро, и тогда даже жгущий, но не способный, не умеющий причинять вреда огонь шипит ей, что на этот раз она зашла слишком далеко и они ей этого не простят.
[indent]Афродиту волнуют другие вещи.

я хотел бы тебе очень многое рассказать, но
право слово, мои глаза
видят меньше
, чем стоило бы вообще, но ты
и это не вывезешь на горбе

[indent]У Гефеста грубое, некрасивое лицо. Когда она прикасается к нему, черная сажа расползается по ней неровными рытвинами, и потом  приходится сдирать ее с ладоней вместе с кожей. Грязь Афродита не любит; плавящуюся тонкой паутиной по её рукам, волосам и лицу копоть она не любит. И Гефесту она говорит, что его она не любит. Обычно — громко. Обычно — с надрывом и дрожью в голосе, и успокоить себя ей всегда очень тяжело, потому что Гефест (обычно) ей не отвечает. Его лицо застывает окаменевшей лавой, трескается, обнажая холодную ярость, но даже тогда Гефест ей ничего не скажет.
Поэтому Афродите приходится действовать иначе.
Когда она находит (очередного) любовника среди людей, она смеется;
[indent][indent](смотри, как я тебя ненавижу)
Когда она пьет вино под теплым олимпийским солнцем и улыбается, но никогда — ему;
Когда она занимается любовью с Аресом на матримониальном ложе, и после без опасения (стыда, смущения) не отводит взгляд;
[indent][indent](СМОТРИ КАК Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ)
Гефест предпочитает отвечать невербально. Его — схватить ее так, чтобы потом щека пылала багрянцем, чтобы кожа пошла лиловыми пятнами и перед глазами было слишком темно, чтобы увидеть его: да, я вижу.
Мир людей становится чистилищем, потому что тут не увидеть этого не получается слишком долго.

[indent]Их лица — застывший в вечности мрамор, холодный, злобный — наполняют ее горем и печалью, соболезнованием по безвозвратной утрате. Поэтому Афродита предпочитает быть в одиночестве, скрываясь в толпе обитателей низшего мира. Смертные, так легко покидающие свои тела от малейшей бактерии, вируса или раны, они цепляются за жизнь своими хрупкими костями и мучительно молят о пощаде (прощении, раскаянии) придуманных ими же богов.
[indent]На их молитвы не отвечали даже настоящие.
Они и умирают слишком быстро. Все их присутствие здесь ограничивается парой строк, грубой рукой выбитых на могильных камнях. Афродита бережно взращивает в себе сентиментальность, потому что горе пугает ее гораздо меньше апатии. Ненависть пугает ее гораздо меньше, и с неистовым отчаянием она снова и снова взращивает в себе любовь. Однажды она теряет счет своим смертным мужьям и больше не может их оплакивать.
Тогда остается только набрать знакомый номер и вернуться в тот миг, когда что-то еще имело значение.

0

2

Последние четыре года в ее паспорте машинной печатью было выведено имя «Дина Лэнгдон». Дина, жена молодого, но очень амбициозного и талантливого сенатора, занимается благотворительностью и устраивает самые громкие и роскошные приемы в округе Колумбия. Дина приезжает в больницу Святой Элизабет и с печатью светлой грусти на лице привозит пациентам дорогие подарки и щедрой рукой отписывает очередные тысячи долларов на лекарство (ну что вы, не благодарите меня, на моем месте так поступил бы каждый!). Дина одевается только в haute couture, и злые языки не устают обсуждать, что недавно её опять видели в компании молодого мужчины, который совсем не был похож на её мужа (но, право, ты же не поверишь в эти сплетни, дорогой?). Дина Лэнгдон наслаждается своей жизнью и ничего не хочет в ней менять.
А еще Дина ненавидит саму мысль о том, что через — самое крайнее — десять лет, ей придется обо всем забыть и не возвращаться в Вашингтон в ближайшие лет сто.
Тогда Дина мрачно думает, что людям пора бы изобрести способ, продлевающий их безобразно короткую жизнь.
— От этого одни неудобства, — жалобно произносит она Пасифее. Та отвечает, что Дита, конечно же, права.

Бенджамин Лэнгдон не идет на компромиссы. Бенджамин не признает полумер, и, наверное, это в нём восхищает её больше всего. Афродита мрачно думает, что еще одного скучного года в компании людей она перенести не сможет, и любое хождение по грани заставляет её забыть, в каком месте она застряла на долгие века. Любая непредвиденная ситуация заставляет её почувствовать себя слишком человеком, и в такие моменты она предпочитает не задумываться о последствиях.
Арес предпочитает с ней не соглашаться.

the bitterness inside is growing like the new born
when you've seen too much, too young
soulless is everywhere

Веревки на руках вгрызаются в кожу: мысленно Афродита успевает наложить сотни проклятий на Сандерса. Бенджамин однажды сказал ей, что Сандерс ищет на него компромат, но тогда она не придала его словам никакого значения.
Паранойю необходимо отогнать.
Она задумывается о том, что когда-нибудь люди достигнут таких технологий, что всех их наскоро слепленных масок и слабо продуманных историй окажется недостаточно. Когда-нибудь их всех поймают, и их с каждым годом уменьшающихся сил будет слишком мало.
Арес одним движением освобождает её, и Афродита решает оставить мрачные мысли на следующий день.

— Я смотрю, ты не растерял своей ворчливости за эти годы. — Она беззлобно смеется, наступая босыми ступнями на холодное металлическое покрытие. — Но что это за жизнь, если в ней нет ни капли опасности?
Перед лабораторией она со скучающим выражением смотрит на стену. За прошедшие две тысячи лет она прибегала к кардинальным мерам, только находясь в безвыходном положении. Чужая смерть стала вызывать в ней неприятные чувства, которых она предпочитает никогда не испытывать. Арес наслаждается ими, даже спустя столько веков, он упивается человеческой яростью и гневом. Когда он закуривает, Афродита с интересом переводит свой взгляд на него, не отмечает ни единой перемены, не наблюдает никаких метаморфоз. Когда он с деланным раздражением заговаривает, она еле может сдержаться, чтобы не усмехнуться.
— Не верю, — просто отвечает Афродита. — Что ты будешь делать без меня?
Она хочет сказать, что он лжет сам себе: когда говорит, что это был последний раз, и пусть она его больше в это не втягивает; когда говорит, что больше видеть её не хочет и не позволит снова себя использовать; когда говорит, как ему это всё не нравится. Она хочет сказать: тебе нравится.
Очевидных вещей она предпочитает не высказывать, и вместо этого говорит: «Надо заглянуть к этому ублюдку, Сандерсу — попрощаться». Афродита с некоторой досадой думает, что надо было оставить кого-нибудь в живых: заблудиться в подземном комплексе будет проще простого.

Его кабинет они находят спустя двадцать минут блужданий: занемевшие руки, общая усталость и промозглый холод влияют на неё сильнее, чем следует. Афродита открывает дверь сама, ощущая невероятный прилив сил от злости.
— Ну привет, Джон. — Она медленно входит в комнату и морщится, когда Сандерс выхватывает пистолет из ящика стола — только пошевелись, сука, сразу выстрелю! На угрозы Афродита никогда не реагирует. Она делает еще шаг и слышит выстрел; в боку начинает нестерпимо жечь, а светлую ткань заливает кровавое пятно. Афродита шипит — так ты обращаешься с леди, урод? — и вплотную подходит к нему. Дуло пистолета упирается ей в живот.
Сандерс пялится на нее с расширенными от страха глазами.
Он сбивчиво говорит, что все знает, и что она ни за что отсюда не выберется;
он говорит, что видел её фотографии 60-х годов, и у него нет сомнений — это точно она;
он говорит, что займется её изучением лично.
Его слова её не пугают. Афродита холодно отвечает, что никто ему не поверит, и что живым отсюда не выберется он. Навязчивую мысль о том, что когда-нибудь кто-нибудь все же будет представлять серьезную угрозу, она безуспешно пытается отстранить.
— Арес, милый, не будешь так любезен?

0


Вы здесь » HALF-LIFE » i can't drown my demons » but those of her beauty were far from lies


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно