\\ [...] привела меня к морю не затем, чтобы сине-соленую гладь показать,
а чтобы увидела я, как море, вырывает себя с корнями;
На белых стенах ни единой трещины; по стеклу Лисса царапает металлом, чтобы они проявились. Отец недовольно просит: ну хватит, перестань! — Лисса отвечает угрюмым молчанием и абсолютным возражением к любым требованиям. Разваренные макароны похожи на скользких ужей; Лисса упрямо колет их — хватит уже делать вид, что она ничего не понимает! Ава доедает свою порцию, не проронив ни звука, и собирает посуду. Лисса даже не притронулась к своей, и с вызовом сообщает, что у мамы получалось лучше. В прямую конфронтацию вступать никто не решается, и Лисса со злостью спрашивает: когда она вернется?
Отец устало отводит глаза куда-то в сторону, таращится на стену, в выключенный телевизор, лишь бы ничего не отвечать. Ава старше её всего на пару лет, но уже явно понимает в этом мире больше, Ава тоном, не выражающих никаких сомнений, не подвергающимся никаким колебаниям, твердо сообщает: никогда. Отец с неуверенным укором переводит взгляд на Аву (ну зачем так жестко?), но Ава не сомневается в своих словах. Лисса вскакивает со слезами в глазах, обращающих все видимое в расплывчатое белое пятно.
— Ты врешь!
Конечно, Ава врет, ведь Лисса помнит, как мама каждый вечер приходила к ней в спальню и наклонялась над ее кроватью, чтобы поцеловать. Ава врет, ведь Лисса помнит, как по утрам мама будила ее, забегала с натянутой улыбкой и собирала в школу. Ава врет, поэтому Лисса ищет поддержки у отца: ну же, скажи, что это неправда, скажи, что скоро все будет по-прежнему, скажи, что мы снова будем счастливы! Скажи, ведь не может быть, что навсегда все останется так!
Отец берет себя в руки и тоном, выражающим только сомнения, говорит, что он не знает. Он говорит, что пора уже спать, и предлагает почитать ей — Лиссе — что-нибудь перед сном. Лисса больше не хочет никаких сказок и молча убегает к себе в комнату.

— Ты нас бросаешь;
Лисса не задает вопросов, не выдвигает обвинений, не всхлипывает и даже не рыдает. Чикагские ветра становятся арктическим холодом, обращая все живое в ледяную сухую пыль. Пунцовые губы на ее лице расползаются толстыми червяками, когда она тихо произносит: нет, нет, конечно, нет, это все временно, и я скоро вернусь. Лисса подмечает дрожь в голосе и бегающие белки выпуклых глазниц, говорит: тебя не будет, когда я вырасту; тебя не будет, когда я пойду на выпускной; тебя не будет, когда я тебя не будет (больше);
— Все будет, если ты захочешь.
Лисса хочет, чтобы она побыстрее ушла и замолчала: никаких оправданий, никаких слез, никаких упреков (вырастешь — поймешь меня); Лисса зарисовывает лицо матери на семейных фотографиях, проводя черным маркером точно по контуру; сжигает оставленную записку с телефонным номером и адресом и яростно разносит пепел по земле, воздуху и грязным лужицам; кладет трубку, едва из нее начинает доноситься знакомы голос;
потому что никаких полумер.

В десять лет Лисса считает, что жить без матери — не так уж и плохо; сомнения вырываются грубостью, которую лучше спустить на отце (если бы не ты, ничего бы не случилось), на Аве (хватит корчить из себя главную!) или на самой себе (ложь; ложь; ложь,), поэтому Лисса наутро ставит будильник, а на ночь читает сама себе. Во снах она видит худое бледное лицо с мутными черными глазами и ползущими червями вместо рта; они извиваются (это не на всегда), кости хрустят, когда оно протягивает к ней руки с синими пальцами (я скоро вернусь), из глазниц вытекает лакрица и доносит с собой едкий запах бензина.
На любые предложения о встречах лучше среагировать бурной истерикой и криками о предательстве, а от любого контакта сторониться, как от прокаженного.
В конце концов, мать прекращает попытки наладить отношения, и Лисса вздыхает с облегчением: видеть ее — хуже любой пытки, хуже ночного кошмара;
с возрастом кошмары прекращаются сами по себе.

Лисса говорит: если ты хочешь идти на компромиссы, это не означает, что я тоже готова.
Лисса говорит: если ты считаешь, что это допустимо, это не означает, что так и есть.
Вдавить черный маркер в бумагу так, чтобы пальцы побелели и был слышен только проникающий скрипом маркер по глянцу, легче, чем хранить фотографии и считать, что все было хорошо, но будет еще лучше. Лисса — нетерпимость, рвущаяся наружу черно-белым фильтром. Когда на ежегодном семейном съезде мать пытается рассказать о своей жизни, Лисса говорит ей: если тебе так хорошо без нас, зачем ты сюда приезжаешь?
После ужина она всю ночь готовится к уроку по литературе (столько времени отняла — впустую), чтобы утром сидеть в машине отца рядом с Авой и старательно игнорировать ее (как тебе спится после такого?). Перед одноклассниками Лисса предстает диковатой заучкой, которую лучше не трогать, если есть цель поспокойнее. В коридорах Лисса иногда слышит гулкий стук по мощному телу и — не надо, я слышал, она Бобби руку прокусила! — а уколы от бешенства он после этого сделал? Заходя в класс, Лисса слышит булькающий гогот и садится за парту на втором ряду. Перед учителем Лисса предстает забитой, но сообразительной ученицей, которая старательно готовится и не боится высказаться. Миссис Робинсон оставляет ее после уроков и спрашивает: милая, у тебя дома все хорошо? Она спрашивает: я вижу, как ты расстроена, но мы всегда можем тебе помочь.
Лисса говорит: итак оставь меня, да воспламенится гнев мой на них.
После уроков Лисса садится на одно из сидений последнего ряда, стараясь не пересекаться взглядами с Авой (и ни с кем другим).

— Ну как?
— Не получилось.
Ава отвечает отцу на удивление спокойно, и Лисса хочет насмешливо поздравить ее с будущей — всей — жизнью в этой дыре. Вместо этого она молча накладывает хлопья в тарелку и заливает молоком, чтобы они совсем размякли. Лисса хочет сказать: мы все здесь были несчастны, и это никогда не изменится. Вместо этого она прячет рыхлую кашу у себя во рту, чтобы никто не заметил, что у нее получилось. Ей осталось учиться всего два года, и Лисса хотела бы знать, чем она займется дальше и что ее ждет.
Вместо этого она говорит друзьям: мой отец — гадкий фашист!
Вместо этого они идут на митинг против назначения Дональда Трампа президентом и Лисса торжественно возглашает:надо, чтобы нас заметили; потому что нельзя, чтобы это осталось безнаказанным! нельзя, чтобы никто не считался с тобой, и не может быть так, чтобы ты просто существовал;
Лисса привлекает внимание всеми возможными способами, когда черным маркером рисует на груди «fuck trump»; обливает водой головы с красными кепками и с надрывом говорит, что еще не поздно стать людьми.
Лисса поступает в Чикагский университет, и пролистывает ленту в социальных сетях с ее фотографиями, которые выложили свидетели одной из недавних акций. Когда на каком-то ракурсе она слишком напоминает себе мать, ее передергивает от отвращения.
потому что нельзя просто быть.

\\ чтобы увидела я живучесть существ, что на дне обитают,
что, цепляясь за жизнь, извиваются, бьют хвостами;